Неточные совпадения
— Я на твоем месте, Александр, говорил бы то же, что ты; я, как ты, говорю только для примера, что у тебя есть какое-нибудь место в этом вопросе; я знаю, что он никого из нас не касается, мы говорим только, как ученые, о любопытных сторонах общих
научных воззрений, кажущихся нам справедливыми; по этим воззрениям, каждый судит о всяком деле с своей точки зрения, определяющейся его личными отношениями к делу, я только в этом
смысле говорю, что на твоем месте стал бы говорить точно так же, как ты.
В каком
смысле возможно расширение опыта и почему в
научном знании это расширение не достигается, вечно наталкивается на непреодолимые препятствия?
Научному пониманию мира в категории причинности открывается в мире только закономерность и необходимость, но не открывается в мире разум,
смысл.
Таково одно недоразумение людей
научных относительно значения и
смысла учения Христа; другое, вытекающее из этого же источника, состоит в замене христианского требования любви к богу и служения ему любовью и служением людям — человечеству.
Научные люди теоретически учат тому, что жизнь осмысленная и добрая есть только жизнь служения всему человечеству, и в этом самом учении видят
смысл христианского учения; к этому учению сводят христианское учение; для этого своего учения отыскивают подтверждение в христианском учении, предполагая, что их учение и христианское — одно и то же.
Идея творения мира Богом поэтому не притязает объяснить возникновение мира в
смысле эмпирической причинности, она оставляет его в этом
смысле необъясненным и непонятным; вот почему она совершенно не вмещается в
научное мышление, основывающееся на имманентной непрерывности опыта и универсальности причинной связи, она остается для него бесполезна и ему чужда, — есть в этом
смысле заведомо ненаучная идея.
Истины религии, открывающиеся и укореняющиеся в детски верующем сознании непосредственным и в этом
смысле чудесным путем, изживаются затем человеком и в его собственной человеческой стихии, в его имманентном самосознании, перерождая и оплодотворяя его [Гартман, среди новейших философов Германии обнаруживающий наибольшее понимание религиозно-философских вопросов, так определяет взаимоотношение между общей философией и религиозной философией: «Религиозная метафизика отличается от теоретической метафизики тем, что она извлекает выводы из постулатов религиозного сознания и развивает необходимые метафизические предпосылки религиозного сознания из отношения, заложенного в религиозной психологии, тогда как теоретическая метафизика идет путем
научной индукции.
Эта мысль неоднократно выражалась в различении двоякого или даже троякого
смысла священного писания:. буквального (что, собственно, и соответствует предмету
научного изучения), аллегорического (
смысл коего хотя и прикрыт, но видим человеческому глазу) и таинственного, мистического, который открывается лишь при благодатном просветлении.
Главный признак, отличающий философское познание от
научного, нужно видеть в том, что философия познает бытие из человека и через человека, в человеке видит разгадку
смысла, наука же познает бытие как бы вне человека, отрешенно от человека.
То, что делают Фрейд и Адлер новыми
научными методами, выработанными психопатологией и невропатологией, аналогично тому, что делает Маркс в одном
смысле, Ницше — в другом.
Но в последние три года, к 1858 году, меня, дерптского студента, стало все сильнее забирать стремление не к
научной, а к литературной работе. Пробуждение нашего общества, новые журналы, приподнятый интерес к художественному изображению русской жизни, наплыв освобождающих идей во всех
смыслах пробудили нечто более трепетное и теплое, чем чистая или прикладная наука.
В этой формуле для них сидело все учение, которое получило у нас
смысл не один только
научный, а и революционный!
Я постарался набросать ему в общих чертах элементы этого движения и в философско-научном, и в общественном
смысле. Это его настолько живо заинтересовало, что он тут же сказал мне...
Его скромность и деликатность некоторые ставили ему в упрек, как такие свойства, которые мешали ему в борьбе, и философской и политической. На их оценку, он часто бывал слишком уступчив. Но он никогда не изменял знамени поборника
научного мышления и самого широкого либерализма. Он не был"контист"в более узком
смысле, но и не принадлежал к толку религиозных позитивистов. А в политике отвечал всем благим пожеланиям тогдашних радикалов, только без резко выраженных, так сказать устрашающих, формул.
Восприятие мира как ценности или как
смысла, по существу, не есть
научное восприятие мира, это творческий акт, а не приспособление к необходимости.
Метафизическая интуиция не есть только более истинное проникновение в реальную действительность, чем
научный анализ с его понятиями, — она есть также активно-творческое противление данному состоянию действительности во имя прорыва к высшему
смыслу бытия.
Но субъективная по внешности и не
научная философия может быть гораздо более истинной, прорвавшейся к
смыслу мира философией, чем философия по внешности объективная и наукообразная.
Нельзя отрицать относительное значение логических категорий, на которых покоится
научное познание, но придавать им высший и абсолютный онтологический
смысл есть просто одна из ложных философий, плененных мировой данностью, бытием в состоянии необходимости.
Философия ни в каком
смысле не есть наука и ни в каком
смысле не должна быть
научной.
Но метафизический
смысл земли раскрывается не астрономией и не геологией, а антропологической философией, философией мистической, а не
научной.
Наука о ценностях есть в конце концов один из видов метафизики сущего, метафизики
смысла мира, и всего менее
научной.
Еще можно определить науку как сокращенное, экономическое описание данной мировой необходимости в целях ориентировки и реакции самосохранения [В широком
смысле прагматическая теория познания есть единственно возможная и единственно верная теория
научного познания.
Приспособление к бессмысленной мировой данности может лишь помешать постигнуть
смысл, а сторонники
научной философии именно и требуют этого приспособления, т. е. отрицают творческую природу философии.
Философская антропология ни в каком
смысле и ни в какой степени не зависит от антропологии
научной, ибо человек для нее не природный объект, а сверхприродный субъект.
У нас необходимо напомнить о той выяснившейся окончательно истине,
научной и философской, что социальная революция в строгом
смысле слова вообще невозможна, ее никогда не бывало и никогда не будет.
Хотел сказать я то, что мы дожили в наше время до того положения, в котором нам нельзя долее оставаться, и что, хотим мы или не хотим этого, мы должны вступить на новый путь жизни, и что для того, чтобы нам вступить на этот путь, нам не нужно ни выдумывать новой веры, ни новых
научных теорий, которые могли бы объяснить
смысл жизни и руководить ею, — главное, не нужно и никакой особенной деятельности, а нужно только одно: освободиться от суеверий как лжехристианской веры, так и государственного устройства.